"На полу сидит старуха,
Нищенка сидит в лохмотьях,
На деревне все пороги,
Всех людей дороги знает.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
"Пел петух своей супруге,
Пел цыпленочек над нею,
Ворон тоже спеть сумеет,
Закачается весною.
Мне бы песни петь пристало,
А они б уж промолчали:
Ведь они в прекрасном доме
И на лоне у любимых;
Я ж без золота, без дома,
Без любви живу все время.
Ты, сестра, меня послушай!
К мужу в дом теперь идешь ты,
Мужа прихотям не следуй,
Мне, несчастной, уподобясь,
Угождавшей нраву мужа,
Сердцу гордого супруга!
Распускалась я цветочком,
Вереском в лесу сосновом,
Кверху шла, как юный прутик,
Вышла стройною девицей,
Ягодкой меня все звали,
Золотко меня прозвали,
Уточкой была отцовской,
Милым матери гусенком,
Водяною птичкой брата,
Зябликом была сестрицы,
Как цветок я шла дорогой,
Как малина шла по пашне,
Я по берегу шумела,
В полевых цветах качалась;
Распевала по долинам,
На холмах кукушкой пела,
По лесочкам я играла,
Веселилась в каждой роще.
Нюх лису в капкан торопит,
Язычок хорька приводит.
В мужний дом мечта сманила,
Завела к чужим девицу.
Так уж создана девица,
Так уж вынянчена дочка,-
Быть ей женушкой при муже
И рабыней у свекрови.
Шла, малинка, на чужбину,
Шла к воде чужой я, вишня,
Шла, брусника, чтоб глумились,
Земляничка, на погибель.
Будто дуб хватал дорогой,
Будто ветвь березы била,
Будто схватывали ольхи,
Будто каждый сук кусался.
Я женой вошла в жилище,
Подвели меня к свекрови.
Как туда я отправлялась,
Мне твердили, будто в доме
Шесть покоев, все из ели,
Вдвое будто бы чуланов,
По краям лесов амбары,
С краю выгона цветочки,
У ручья ячмень прекрасный,
По полям овсы густые -
Обмолоченного груды,
Немолоченного кучи,
Сотня денег уж добытых,
Сотня денег предстоящих.
И по глупости пошла я,
Отдала я глупо руку:
Дом там на шести подпорках,
На семи стоит тычинках,
Там безжалостны поляны,
Неприветливы там рощи,
Грусть во всех лесах царит там,
Злоба там в лесах повсюду,
В закромах запас негодный,
А другие вовсе пусты,-
Сотня слов, уже слетевших,
Сотня слов, мне предстоящих.
Я о том не горевала,
Жить и так хотела с честью.
Я ждала себе почета,
Я добра себе искала.
Привели меня в покои,
Начала искать я щепок,
Лбом я стукнулась о двери,
О косяк там головою:
При дверях глаза чужие,
Очи мрачные у стенок,
С пола там косые взгляды,
Издали и вовсе злые;
Изо рта огонь там пышет,
С языка идут пожары,
Изо рта у злого свекра,
С языка его без ласки.
И о том не горевала,
Как-нибудь прожить хотела,
Быть там в милости всегдашней
И держать себя смиренно;
Я как заяц там скакала,
Горностаем устремлялась,
На покой ложилась поздно,
Ранним-рано я вставала.
Чести все-таки не знала,
Не нашла я снисхожденья -
Хоть бы горы я катала,
Пополам рубила б скалы.
Я с трудом муку молола,
Зерна грубые с терпеньем,
Чтоб свекровь их поедала,
Горлом огненным глотала,
На конце стола усевшись,
Из посуды золоченой.
Я сама, невесткой, съела
Вдосталь с камушками хлеба,
Мне столом служила печка,
Ложкой мне была черпалка.
Я, невестушкой, в том доме
Часто, неженка, носила
Свежий мох с болотной почвы,
Хлеб себе пекла из моха,
Из ключа носила воду,
Из ковша ее хлебала,
Ела рыбок я, бедняжка,
Там я корюшек съедала,
Нагибаясь прямо к сети,
В зыбкой лодочке качаясь:
Рыб ведь я не получала
Из руки своей свекрови,
Ни один денек не выпал,
Чтоб такое приключилось.
Летом жала я колосья,
А зимой навоз таскала,
Как поденщица какая,
Как рабыня нанятая.
Постоянно в этом доме
У свекрови мне давали
Цеп как можно подлиннее,
Тяжелей других трепало,
Вилы самые большие
И валек побольше прочих.
Никогда никто не думал,
Что слаба я, что устану,-
Устают герои даже,
Жеребцы, и те слабеют.
Так я, бедная девица,
Исполняла все работы
И в своем поту купалась.
А когда пойду на отдых -
Время печь топить настало,
Попадаю прямо в пекло.
За веселость поносили,
Языки бранили злые,
Добрый нрав мой осуждали,
Незапятнанное имя;
Так дождем слова и лили
Мне на голову, бедняжке,
Словно искрами метали,
Сыпали железным градом.
Я в отчаянье не впала,
Прожила бы я и дольше -
Помогать свекрови злобной,
Жить у огненного горла;
Вот что дух мой погубило,
Принесло большое горе -
В волка муж мой обратился,
Принял вид совсем медведя,
От меня он отвернулся,
Так и ел он и работал.
Тут-то я уж стала плакать,
Размышляла я в амбаре.
Вспоминала дни былые,
Как получше мне жилося
На дворе большом отцовском,
В доме матери прекрасном.
Тут уж я заговорила
И промолвила словечко:
"Воспитала мать родная
Дочку-яблоньку прекрасно,
Возрастить ее сумела -
Посадить же не сумела:
Деревцо ведь посадила
В нелюбезное местечко,
В невозделанную землю,
У корней березы жестких -
Пусть всю жизнь оно там плачет,
Пусть все месяцы горюет.
Я годилась бы, конечно,
На местечко и получше,
На дворы и подлиннее,
На полы пошире этих,
Чтоб иметь получше мужа
И товарища покрепче.
Я напала здесь на лапоть,
Весь изодранный в лохмотья:
У него воронье тело,
Нос от ворона большого,
Рот от яростного волка,
Все другое от медведя.
Если б мне такой был нужен,
Я пошла б тогда на горку;
Я взяла б с дороги елку,
Ствол ольховый из лесочка,
Сделала б лицо из дерна,
Бороду его из клочьев,
Голову его из глины,
А глаза его из угля,
Из коры березы уши,
Из ветвей ветелки ноги".
Я такую песню пела,
Сокрушенная, вздыхала;
То услышал мой любезный,
За стеной он находился!
Тотчас вышел он оттуда
И прошел в овин чрез двери,
Я узнала по походке,
По шагам его узнала:
Не от ветра, а от злости
Волосы его вздымались;
Он ужасно скалил зубы,
Страшно он вертел глазами,
А в руках держал он ясень,
Он держал в руках дубину,
Надо мной дубину поднял,
Сильно в голову ударил.
Наступил затем и вечер!
Стал ко сну он собираться,
Взял он в руки хворостину,
Взял с гвоздя ременный кнутик,
Взял не для кого другого,
Для меня, жены несчастной.
Вот и я пошла на отдых,
Наконец заснуть хотела,
И легла я рядом с мужем;
Положил меня он сбоку,
Стал толкать он кулаками,
Злобно бить меня руками,
Колотить кнутом ременным,
Ручкою моржовой кости.
Отскочила я от мужа,
От холодной той постели.
На меня напал он сзади,
Гнал меня супруг до двери!
В волосы рукой вцепился,
Волосы мои повырвал,
Бросил злобно их по ветру,
Их по воздуху рассыпал...
У кого ж искать совета,
И кого же звать на помощь?
Дали обувь мне из стали,
Дали мне ремни из меди,
И ждала я за стеною,
Поджидала на дворе я,
Чтоб он кончил бесноваться
И хоть несколько утих бы.
Но утихнуть он не хочет,
Бесноваться не кончает!
Наконец, я стала мерзнуть,
Там заброшенною сидя,
У стены там оставаясь,
За дверями дома мужа.
Я гадала, размышляла:
Ведь не вечно же терпеть мне,
Этот гнев сносить безмолвно,
Выносить от всех презренье,
Здесь, в жилище злого Лемпо,
Здесь, в гнезде дрянного черта.
Я простилась с милым домом,
С тем возлюбленным жилищем,
Начала тогда бродить я
По полям и по болотам,
Чрез обширные потоки,
До пределов поля брата.
Если были там сухие,
Сосны пышные шумели.
Там закаркали вороны,
Затрещали все сороки:
"Не твои теперь места здесь,
И родителей уж нету!"
Тем речам я не внимаю,
Ко двору иду я брата.
И сказала мне калитка,
Все поля заговорили:
"Ты на родину вернулась,
Что ж ты хочешь здесь услышать?
Уж давно отец твой умер,
Мать твоя давно скончалась;
Стал чужим тебе твой братец
и жена его - чужая".
Я и этому не внемлю,
Прохожу в покои прямо,
Я взялась за ручку двери -
Холодна в руках та ручка.
Я вошла туда в покои
И в дверях остановилась.
Так горда была хозяйка,
Что здороваться не стала
И руки не подала мне.
Я была горда не меньше:
С ней здороваться не стала
И руки не подала ей.
Протянула руку к печке -
Холодна мне показалась;
Повернула руки к углям -
Все без жару были угли.
На скамье лежал мой братец,
Протянувшийся у печки:
На плечах - на сажень сажи
И на пядь на прочих членах,
Голова в золе на локоть
И на четверть в черной грязи.
Как чужой сказал мне братец,
Расспросил он словно гостью:
"Ты из-за моря откуда?"
Я ответила на это:
"Иль сестру не узнаешь ты,
Дочку матери родимой?
Мать одна нас породила,
Мы - единой птички дети,
Мы - птенцы одной гусыни,
Из гнезда одной пеструшки!"
Брат заплакал, услыхавши,
Потекла из глаз водица...
И сказал супруге братец,
Прошептал своей любезной:
"Принеси поесть сестрице!"
Но жена взглянула косо,
Принесла мне щей из дому,-
Жир в них съеден был собакой,
Пес слизал всю соль с капусты,
Черный досыта наелся.
И сказал супруге братец,
Прошептал своей любезной:
"Принеси-ка пива гостье!"
Но жена взглянула косо
И воды приносит гостье,
Принесла воды негодной:
Чем глаза себе промыла,
Руки вымыла невестка.
Я тогда ушла от брата,
Из родного вышла дома
И пошла блуждать повсюду,
Начала ходить, бедняжка,
Там по берегу морскому,
И печально подходила
Я к дверям, мне незнакомым,
К вовсе чуждым мне калиткам,
Повлекла детей с собою,
По деревне их, бедняжек...
Есть, немало есть на свете,
Даже многие найдутся,
Кто злым голосом мне крикнет,
Скажет колкое мне слово;
Мало, очень мало в мире,
Кто бы доброе мне сделал,
Слово ласковое молвил,
Кто б отвел меня на печку,
Если дождь меня намочит
Или с холоду приду я
В платье, инеем одетом,
В шубе, сверху льдом покрытой.
Никогда в девичьи годы,
Никогда не помышляла,
Хоть бы сотни говорили,
Хоть бы тысячи твердили,
Что меня беда постигнет,
Что такое горе будет,
Как то горе, что мне было,
Та беда, что мне досталась".
"